" Русальские заклинательные обряды и пляски были начальной стадией языческого празднества, завершавшегося обязательным ритуальным пиром с обязательным употреблением мясной скоромной жертвенной пищи: свинины, говядины, кур и яиц.

Так как многие языческие праздники совпадали или календарно соседствовали с православными, то внешне приличия были почти соблюдены: пир устраивался, например, не по случаю праздника рожаниц, а по причине дня рождества богородицы, но продолжался и на следующий день уже как "беззаконная вторая трапеза". Другой пример: язычники праздновали Купалу, а церковь отмечала в этот день рождество Иоанна Крестителя; в итоге симбиоза получился "Иван-Купала".

Церковь не только выступала против игрищ и пиров вообще, но и нашла сильное оружие против ритуальной еды. Вероятно, с этой целью в XI в. был удлинен петровский пост,
приходившийся на "русальский месяц" июнь. Пост кончался в петров день 29 июня, а
начинался он через неделю после троицына дня (по подвижному календарю) [161].
Церковники ввели "мясопуст" на весь недельный интервал между троицей и
"петровками", продлив тем самым запрет на вкушение мяса в самый разгар
русальских празднеств в тот период, на который в большинстве случаев приходится
ярилин день (4 июня) и всегда купальская неделя. Произошло это во время
митрополита Георгия (1069 - 1073), т. е. в пору усиленного возрождения язычества
[162]
Более болезненной оказалась другая форма наступления церкви на ритуальные пиры -
запрещение есть мясное в том случае, если крупный господский праздник придется
на постные дни, на среду или пятницу.
Для русских блюстителей древних обычаев, которые дожили до XIX - XX вв.
(рождественский окорок, новогодний "васильевский" или "кесаретский" поросенок и
т. п.), эти запреты были грубым вторжением в быт, в привычные устои жизни.
Создалась конфликтная ситуация, в которой выступила не только простая чадь,
организовывавшая всенародные русалии, но и княжеско-боярские верхи, считавшие
пиры князя с дружиной естественной формой общения, своим неотъемлемым бытовым
правом. Недаром один из крупнейших знатоков русского язычества Е. В. Аничков в
своем исследовании целых три главы посвятил вопросу: "Пиры и игрища, как главный
предмет обличения" [163].
Пиры в праздничные дни, сопровождаемые музыкой, проводились и в домах горожан ("...
скомороха ... и гудця и свирця не уведи y дом свой глума ради - поганьско бо то
есть") [164], и в монастырях, и, разумеется, в княжеских дворцах, где князья,
княгини пировали с боярами и богатырями, с придворными дамами.
В середине XII в. в связи с общим возрождением языческих традиций стоит резкое обострение
конфликтной ситуации, вызвавшее ожесточенные споры "о мясоядении". Крупнейший
знаток церковной истории Е. Е. Голубинский утверждает, что практически в
русском быту XI - XII вв. "утвердился тот обычай, чтобы отменять пост для всех
праздников господских и богородичных и для праздников нарочитых святых -
Предтечи, Петра и Павла, Иоанна Богослова, Георгия и Димитрия" [165].
Первым из русских великих князей вопросом о мясоедении заинтересовался Изяслав
Мстиславич (1146 - 1154), для которого, по интересной догадке М. Д. Приселкова,
некиим игуменом Феодосом были написаны ответы на "Въспрашанье Изяславля" о
святости воскресного дня и о посте в среду и пятницу [166]. Игумен ответил
великому князю очень хитроумно, признавая, что поститься "добро вельми и
полезно", но если это делается по особому обещанию, то "недостоит человеку
(христианину) себе связать", а если он уже связан, то духовник может разрешить
не поститься, а грех игумен берет на себя: "Бог мене ради простить тя ... то ежь
мясо" [161].
Вскоре споры перешли в действие. В 1157 г. ростовский епископ Нестор (по-видимому, грек)
начал войну с этим послаблением языческим обычаям Руси, замахнувшись на самого
Андрея Боголюбского, что печально окончилось для епископа-ригориста: 1157 г.
"Того же лета изгнан бысть Нестер епископ Ростовский с престола его... про
господьские праздники - не веляше бо мяса ясти в господьскиа праздники, аще
прилучится когда в среду или в пяток, такоже от светлыа недели и до
пенти-костиа" (т. е. на 50 дней после пасхи, включая часть русалий) [168].
Константинопольский партиарх Лука Хризоверг, разбирая конфликт, разрешил
мясоядение на все зимние святки, но в 1164 г. церковь выдвинула нового борца за
строгости в лице суздальского епископа Леона, захватившего пустующую кафедру
Нестора. "Поча (Леон) Суждали учити не ести мяс в господьскыя празникы - в среды и в пяткы - ни на
рожьство господне ни на крещенье-И бысть тяжа про то велика пред благоверным
князем Андреем и предо всеми людьми. И упре его владыка Феодор" [169].
Федор происходил из боярских кругов. Леон посягал на зимние святки, на самую
неприкосновенную часть языческого праздничного календаря, совпадающую с
христианскими праздниками. Князь Андрей был против ревнителя Леона.
Летописец Андрея Боголюбского с удовольствием передает подробности дальнейших дел:
Леон отправился за поддержкой в Византию, но там нагрубил императору и "удариша
слугы цесаревы Леона за шею и хоте-ша и в реце утопити", чему были свидетелями
русские послы. "Се же сказахом, - добавляет автор, - верных деля людей, да не
блазнятся о праздницех божьих!"
В 1169 г. взятие Киева соединенными силами одиннадцати князей под водительством сына
Боголюбского Мстислава современники рассматривали как продолжение и результат
споров о мясоядении: "Се же здеяся за грехы их (киевлян), паче же за митрополичю
неправду: в то бо время запретил бе Поликарпа, игумена печерьскога про
господьскые праздникы, не веля ему ести масла ни молока в среды и в пяткы...
Помагашеть же ему (митрополиту) и черниговьскьш епископ Антоний (грек) и князю
черниговському многажды браняшеть ести мяс в господьскые праздьникы. Князю же
Святославу и не хотящу ему, изверже и из епископъи" [170].
Конфликт из-за мясоядения произошел между 1164 и 1169 гг. при Святославе Всеволодиче;
точная дата изгнания грека Антония неизвестна. Hо об этом помнили и ставили в
причинную связь с защитой прадедовского мясоядения Андреем Боголюбским, тоже
низвергавшим излишне строгих епископов, стремившихся вычеркнуть из памяти
русских людей старые, языческие по существу, обычаи. Если верить полностью этому
комментатору, то получится, что из-за споров по поводу запрещения ритуальных
мясных блюд в 1150 - 60-е годы были низвергнуты четыре епископа: трое были
смещены князьями, а четвертый (Федор, "упревший" Леона), очевидно, митрополитом
из мести Андрею Боголюбскому. Как бы то ни было, но вопрос о языческих традициях
в княжеско-боярской среде в середине и во второй половине XII в. стоял весьма
серьезно.
Все то, что удалось выявить в предшествующих разделах о возрождении языческой символики в придворном прикладном искусстве второй половины XII в. и в архитектурной орнаментике, полностью соотносится с той накаленностью споров о языческом мясоядении, которые велись в эти же самые годы. Именно в это время автор "Слова
о полку Игореве" так свободно и смело пренебрегал сентенциями в церковном духе и
так непринужденно насыщал свою поэму языческой романтикой, воскрешая не только
Дажьбога и Стрибога, но и архаичного Дива [171].
Победу русской языческой традиции мясоядения в спорах и боях за епископские кафедры мы
можем ощутить по специальному произведению о постах, написанному примерно в
начале XIII в. - "Слове о посте к невежамь" [172].
Автором основной части "Слова о посте" мог быть Даниил Заточник, так как здесь
встречаются очень близкие литературные приемы: автор говорит о "разбивании
младенца своего о камень", а, определяя скоротечность человеческой жизни, пишет
что "время твое течеть, аки речная быстрость", применяя метафору Даниила.
Автобиографические черты подтверждают это предположение: "Мы же походили по
Болгаромь, мы же по Половцемь, мы же по Чюди, мы же по Вятичемь, мы же по
Словеном, мы же по иным землям..." (Гальковский H. М. Борьба христианства..., с.
15). В середине многих перечисленных земель находилось Владимирское княжество;
Словене и Чудь могли быть известны автору во время пребывания в Новгороде (см.:
Рыбаков Б. А. Даниил Заточник и владимирское летописание XII в. - В кн.: Из
истории культуры древней Руси. М., 1984, с. 183-186).
В этом замечательном подробном описании языческих обрядов и поверий нет и следа
посягательства на мясоядение при всех праздничных пирах. Автор упрекает
современников лишь в том, что в страстную субботу (!) они с разрешения
священников употребляют масло и молоко, а в "великий четверг" (тоже на страстной
неделе) приносят умершим предкам в качестве требы мясо, молоко и яйца и
приготавливают им баню; приношение потом съедается самими жертвователями в
пасхальное воскресенье, когда скоромная еда уже разрешена. Автор указывает на
вопиющее противоречие: в церкви идет служба, посвященная смерти казненного
Христа, а русские двоеверцы в момент самой кульминации пируют за скоромным
столом... Во время споров о мясоядении речь никогда не шла о пасхе и пасхальном
цикле; практика ушла дальше. О том, что составляло предмет споров - о праве на
мясную (в прошлом - ритуальную) пищу в дни православных праздников - в "Слове о
посте" нет и намека. В более поздних поучениях о соблюдении постов тоже нет речи
о нарушении постов ради дедовских обычаев. Значит, рождественские окорока и
новогодние поросята, хорошо известные нам по художественной литературе XIX -
начала XX в. устояли от натиска церковников XII в. и вошли в русский быт, как
старая праздничная традиция.

***

Наследницами чисто языческих обрядовых трапез являются древнерусские "братчины" -
общесельские пиры у часовни или около церкви или даже в церковной трапезной
(если позволяли её размеры) в тот или иной православный праздник. Известны
"братчина Никольщина", "братнина Петровщина" и др. На братчинах "всем миром"
варили пиво, закалывали быка. Братчины впервые упоминаются в XII в. Полочане в
1159 г. хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича: "и начаша Ростислава
звати льстью у братьщину к святей Богородици к Старей, на петров день, да ту
имуть и" 174-175. Братчины подробно описаны в новгородских былинах о Ваське
Буслаеве."

161 Голубинский Е. Е. История русской церкви, т. I (вторая половина тома), с.
463-465.
162 Даже митрополит-грек Георгий недоумевал по этому поводу: "Несть лепо пдражати
мясопусту других по пянтикостии..." Голубинский Е. Е. История русской церкви, с.
465.
163 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914, гл. VII-IX, с. 155-226.
164 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь, с. 188.
165 Голубинский Е. Е. История русской церкви, т. I (вторая половина тома), с. 466.
168 Никоновская летопись 1157; ПСРЛ, т. IX, с. 210-211.
169 Лаврентьевская летопись под 1169 г., с. 334.
170 Лаврентьевская летопись, 1168 г., с. 336.
171 Лихачев Д. С. "Слово о полку Игореве" и культура его времени. Л., 1985. Интересные
соображения об общеевропейском возрождении Более болезненной оказаласьязычества в XII в. см. на с. 24,
примеч. 1.
172 Гальковский H. М. Борьба христианства..., т. II, с. 14 -16.